Круги фей [сказки и легенды германских народов о великанах, гномах, феях, водяных и домовых] - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

окна доносились тихие звуки вечерней песни отца. Антонио лежал и молча слушал. Его мать сидела со счастливой улыбкой на лице, а рядом с ней — старый учитель Антонио; последний и его товарищи любили слушать его рассказы о странных землях, которые он посетил в юности.

О, какой поток воспоминаний нахлынул на Антонио! — музыка и благоухание, нежная рука матери и чудесные описания старика; и среди всего этого — нежное, сказочное дитя в мягком белом платье, с золотыми волосами, порхавшее, подобно бабочке, по садовым дорожкам! Собрав достаточно цветов, она тихонько подошла к отцу, села у его ног и сплела гирлянду; Антонио закрыл глаза, но не для того, чтобы уснуть, а чтобы спокойно слушать. Малышка, думая, что он спит, тихонько встала и надела ему на лоб гирлянду. Тогда он схватил ее за руки и, играя, крепко прижал к себе, но она склонилась над ним так, что ее светлые локоны коснулись его щек, и прошептала: «Успокойся, Тони; мой отец рассказывает сказку и не любит, когда его перебивают».

Наконец-то загадка разрешилась. Это была она. Это было то самое милое дитя, к которому его мальчишеское сердце тянулось в нежной любви, чей образ он вспоминал в дальних странах, пока тот не исчез из-за ярких, постоянно меняющихся сцен, через которые он проходил. Но теперь она стояла перед ним в своей прежней красоте, и он любил ее так, словно они расстались только вчера, и она не лежала сейчас холодная и окоченевшая среди мертвых.

Он встал, в отчаянии сжал руки и посмотрел на хрустальную крышу, сквозь которую вечернее небо посылало яркие оттенки северного заката. Но все, на что он любил смотреть, оказавшись здесь, теперь не имело для него никакой красоты. Внутри была мелодия, песня и неземное великолепие; снаружи — смерть, ужас и невыразимое горе. Он вскочил, побежал, словно загнанный, через сверкающие залы и вышел на равнину перед замком; но потоки, которые обычно приносили благоухание, музыку и сияние, приветствуя его приход, теперь казались ему наполненными смертельной тьмой, и шум их волн был подобен сдавленному рыданию.

Он отвернулся, дрожа всем телом, и впервые с тех пор, как попал в царство феи, направился к коралловым воротам, отделявшим Гольфстрим от темных волн океана. Он не понимал, куда идет, и в мрачном молчании брел по песку, сегодня, казалось, утратившему свой золотой блеск. Вскоре он стоял на том месте, где заканчивались хрустальные ступени, и с тоской смотрел вверх, сквозь бурлящий поток.

— О, если бы я мог хоть раз вернуться на свежий воздух, — вздохнул он, — в мой старый заброшенный дом!

И его желание исполнилось, ибо он носил звездный пояс, делавший стихии послушными его воле. Волны расступались, подобно лепесткам лилий, и превращались в стеклянные ступени. Антонио с радостным возгласом поставил ногу на самую нижнюю ступеньку и не знал, — то ли он сам, то ли вода переносила его со ступеньки на ступеньку. Он видел, как синие воды становились все яснее и яснее, пока он не остановился на последней ступеньке; голова его поднялась над волнами, и он глубоко вдохнул воздух земли.

С блеском в глазах, тяжело дыша, Антонио смотрел на запад, где сияющий шар солнца покоился на ложе пурпурных облаков, а его отражение ложилось розовыми и янтарными тенями на все небо, и далекие волны струились, как пурпур королевской мантии.

Волны, которые несли Антонио к берегу, разбрызгивали золотые капли точно так же, как в тот летний вечер, когда он спускался в сказочную страну на дне моря. Вот лежит красный камень, у которого он впервые увидел фею, и он со вздохом направился к нему. Неужели там сейчас кто-то сидит? Антонио прикрыл глаза рукой, потому что все еще был ослеплен непривычным светом. Это не было иллюзией. Там, где когда-то сидела фея, теперь стояла согбенная и постаревшая фигура, и вместо золотых локонов на висках ее струились серебристые волосы.

— Человеческое существо! — такова была первая восторженная мысль Антонио, когда он бежал по берегу.

— Добрый вечер, господин! — радостно воскликнул он.

Старик устало поднял голову, и его печальные глаза равнодушно взглянули на юношу. Но последние несколько часов изменили Антонио. Пелена спала с его глаз и сердца, и теперь он видел все острым истинным взглядом детства. Волосы на голове старика действительно стали белее с тех пор, как он видел его в последний раз, и печаль прочертила глубокие морщины на высоком лбу; но это были те же самые четко очерченные губы, к словам которых Антонио когда-то прислушивался с жаром, а в темных глазах все еще горел прежний огонь. Это был его престарелый учитель, отец бледной, прекрасной девушки, лежавшей среди мертвых в океанских глубинах.

— Вы не узнаете меня, почтенный господин? — спросил Антонио дрожащим голосом, вежливо кланяясь.

Старик снова посмотрел на него.

— Нет, — медленно проговорил он, — я не видел вас среди матросов, но хоть вы и чужестранец, я рад, что вы спаслись. Мне казалось, я был единственным выжившим после кораблекрушения.

— Взгляните на меня еще раз, господин, — сказал Антонио, стараясь успокоить дрожащий голос, — и переверните назад несколько страниц в истории вашей жизни. Вспомните о маленьком садике и о старой липе, под лиственной крышей которой вы часто сидели, в то время как нежные звуки органа трепетали в летнем воздухе.

Глаза старика вспыхнули, губы задрожали.

— Антонио! Антонио! — пробормотал он, запинаясь, и седая голова его опустилась на плечо любимого ученика, стоявшего перед ним на коленях, по-сыновьи нежно обняв лишившегося единственного ребенка старика.

— Ах, Антонио! Я потерял своего ребенка сегодня, только сегодня. Она не хотела отпускать меня одного на далекий север, куда меня в старости увлек какой-то злосчастный порыв, и потому отправилась со мной в это трудное путешествие. Сегодня мы наткнулись на скрытый риф, и та же самая волна, которая швырнула ее на темную скалу, унесла меня прочь, несмотря на все мои усилия, на эту бесплодную отмель, хотя я был готов умереть вместе с моим любимым ребенком под волнами.

Старик закрыл лицо руками, а Антонио не решился произнести ни слова утешения.

— Если бы я только мог найти ее тело, — сказал, наконец, бедный старик, — я мог бы похоронить ее дома; но я лишен даже печального утешения, — посещать ее могилу.

— Она нашла лучшее место для упокоения, чем вы могли бы дать ей, — ответил Антонио, — она спит на золотом ложе; коралловая роща окружает это место; тление не властно над ее прекрасными чертами, и ни один червь не может коснуться ее. Среди